Неточные совпадения
Вдруг, что ж ты думаешь, Азамат? во мраке слышу,
бегает по берегу оврага конь, фыркает, ржет и бьет копытами о
землю; я узнал голос моего Карагёза; это был он, мой товарищ!..
По комнате он уже почти
бегал, все быстрей и быстрей передвигая свои жирные ножки, все смотря в
землю, засунув правую руку за спину, а левою беспрерывно помахивая и выделывая разные жесты, каждый раз удивительно не подходившие к его словам.
Утром, выпив кофе, он стоял у окна, точно на краю глубокой ямы, созерцая быстрое движение теней облаков и мутных пятен солнца
по стенам домов,
по мостовой площади. Там, внизу, как бы подчиняясь игре света и тени, суетливо
бегали коротенькие люди, сверху они казались почти кубическими, приплюснутыми к
земле, плотно покрытой грязным камнем.
Клим выслушивал эти ужасы довольно спокойно, лишь изредка неприятный холодок
пробегал по коже его спины. То, как говорили, интересовало его больше, чем то, о чем говорили. Он видел, что большеголовый, недоконченный писатель говорит о механизме Вселенной с восторгом, но и человек, нарядившийся мужиком, изображает ужас одиночества
земли во Вселенной тоже с наслаждением.
Катюша отстала, но всё бежала
по мокрым доскам платформы; потом платформа кончилась, и она насилу удержалась, чтобы не упасть,
сбегая по ступенькам на
землю.
Земля, пригретая солнечными лучами, стала оттаивать; онемевшая было вода ожила и тонкими струйками стала
сбегать по скатам, и чем ниже, тем бег ее становился стремительнее; это подбодрило всех.
Через час наблюдатель со стороны увидел бы такую картину: на поляне около ручья пасутся лошади; спины их мокры от дождя. Дым от костров не подымается кверху, а стелется низко над
землей и кажется неподвижным. Спасаясь от комаров и мошек, все люди спрятались в балаган. Один только человек все еще торопливо
бегает по лесу — это Дерсу: он хлопочет о заготовке дров на ночь.
— Как же! дам я ему у тетки родной в мундире ходить! — подхватила тетенька, — ужо
по саду
бегать будете, в
земле вываляетесь — на что мундирчик похож будет! Вот я тебе кацавейку старую дам, и ходи в ней на здоровье! а в праздник к обедне, коли захочешь, во всем парате в церковь поедешь!
Я встал спозаранку и целое утро
пробегал по саду, прощаясь со всеми уголками и
по временам опускаясь на колени, целуя
землю.
Слева сад ограждала стена конюшен полковника Овсянникова, справа — постройки Бетленга; в глубине он соприкасался с усадьбой молочницы Петровны, бабы толстой, красной, шумной, похожей на колокол; ее домик, осевший в
землю, темный и ветхий, хорошо покрытый мхом, добродушно смотрел двумя окнами в поле, исковырянное глубокими оврагами, с тяжелой синей тучей леса вдали;
по полю целый день двигались,
бегали солдаты, — в косых лучах осеннего солнца сверкали белые молнии штыков.
Иногда ручей бежит
по открытому месту,
по песку и мелкой гальке, извиваясь
по ровному лугу или долочку. Он уже не так чист и прозрачен — ветер наносит пыль и всякий сор на его поверхность; не так и холоден — солнечные лучи прогревают сквозь его мелкую воду. Но случается, что такой ручей поникает, то есть уходит в
землю, и,
пробежав полверсты или версту, иногда гораздо более, появляется снова на поверхность, и струя его, процеженная и охлажденная
землей, катится опять, хотя и ненадолго, чистою и холодною.
Казалось бы, вальдшнепу неловко
бегать и особенно летать в лесу; он, кажется, должен цепляться за сучья и ветви длинным носом и ногами, но на деле выходит не то: он так проворно шныряет
по земле и
по воздуху в густом, высоком и мелком лесу, что это даже изумительно.
Рябчики в начале мая садятся на гнезда, которые вьют весьма незатейливо, всегда в лесу на голой
земле, из сухой травы, древесных листьев и даже мелких тоненьких прутиков; тока у них бывают в марте; самка кладет от десяти до пятнадцати яиц; она сидит на них одна, без участия самца, в продолжение трех недель; молодые очень скоро начинают
бегать; до совершенного их возраста матка держится с ними предпочтительно в частом и даже мелком лесу,
по оврагам, около лесных речек и ручьев.
Лемм произнес всю эту речь связно и с жаром, расхаживая маленькими шагами взад и вперед перед чайным столиком и
бегая глазами
по земле.
Мне сказали, что они подбирают разных букашек, козявок и червячков, которые прежде скрывались в густой траве, а теперь
бегали на виду
по опрокинутым стеблям растений и
по обнаженной
земле.
На этот раз ласки моего любимца Сурки были приняты мною благосклонно, и я, кажется,
бегал, прыгал и валялся
по земле больше, чем он; когда же мы пошли в сад, то я сейчас спросил: «Отчего вчера нас не пустили сюда?» — Живая Параша, не подумав, отвечала: «Оттого, что вчера матушка очень стонали, и мы в саду услыхали бы их голос».
Мышь
пробежала по полу. Что-то сухо и громко треснуло, разорвав неподвижность тишины невидимой молнией звука. И снова стали ясно слышны шорохи и шелесты осеннего дождя на соломе крыши, они шарили
по ней, как чьи-то испуганные тонкие пальцы. И уныло падали на
землю капли воды, отмечая медленный ход осенней ночи…
Над головами стояло высокое звездное небо,
по которому беспрестанно
пробегали огненные полосы бомб; налево, в аршине, маленькое отверстие вело в другой блиндаж, в которое виднелись ноги и спины матросов, живших там, и слышались пьяные голоса их; впереди виднелось возвышение порохового погреба, мимо которого мелькали фигуры согнувшихся людей, и на котором, на самом верху, под пулями и бомбами, которые беспрестанно свистели в этом месте, стояла какая-то высокая фигура в черном пальто, с руками в карманах, и ногами притаптывала
землю, которую мешками носили туда другие люди.
Дороге, казалось, не будет конца. Лошади больше махали головами
по сторонам, чем бежали вперед. Солнце сильно склонилось, но жар не унимался.
Земля была точно недавно вытопленная печь. Колокольчик то начинал биться под дугой, как бешеный и потерявший всякое терпение, то лишь взвизгивал и шипел. На небе продолжалось молчаливое передвижение облаков,
по земле пробегали неуловимые тени.
В хорошую погоду они рано утром являлись против нашего дома, за оврагом, усеяв голое поле, точно белые грибы, и начинали сложную, интересную игру: ловкие, сильные, в белых рубахах, они весело
бегали по полю с ружьями в руках, исчезали в овраге и вдруг,
по зову трубы, снова высыпавшись на поле, с криками «ура», под зловещий бой барабанов, бежали прямо на наш дом, ощетинившись штыками, и казалось, что сейчас они сковырнут с
земли, размечут наш дом, как стог сена.
Ищи его теперь, этого счастья, в этом пекле, где люди летят куда-то, как бешеные,
по земле и под
землей и даже, — прости им, господи, —
по воздуху… где все кажется не таким, как наше, где не различишь человека, какого он может быть звания, где не схватишь ни слова в человеческой речи, где за крещеным человеком
бегают мальчишки так, как в нашей стороне
бегали бы разве за турком…
По земле быстро ползла тень от тучи и наводила на Передонова страх. В клубах пыли
по ветру мелькала иногда серая недотыкомка. Шевелилась ли трава
по ветру, а уже Передонову казалось, что серая недотыкомка
бегала по ней и кусала ее, насыщаясь.
Мимо него игриво
бегала Наталья, перенося из сада в угол двора корзины выполотой травы и взвизгивая, как ласковая собачка. За женщиной
по земле влачилась длинная тёмная тень, возбуждая неясное, нехорошее чувство.
И сразу стало тихо, только сердце билось очень быстро, и от этого
по телу растекалась опьяняющая слабость. Кожемякин сел на ступени крыльца, отдуваясь, оправляя разорванную рубаху и всклокоченные волосы, приставшие к потному лицу.
По земле ползал Фока, шаря руками, точно плавал, отплёвывался и кряхтел; в сенях суетливо
бегали Шакир с полуглухой, зобатой кухаркой.
— Он самый, барин. Да еще Горчак с Разбойником… Тут нашему брату сплавщику настоящее горе. Бойцы щелкают наши барочки, как бабы орехи.
По мерной воде еще ничего, можно
пробежать, а как за пять аршин перевалило — тут держись только за
землю. Как в квашонке месит… Непременно надо до Кумыша схватиться и обождать малость, покамест вода спадет хоть на пол-аршина.
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из
земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче
пробежит говор
по пьяной толпе…
«Бежать надо», — думал Никита, глядя вдаль, во тьму, разорванную огнём; там, в красноватом воздухе, стояли деревья, выкованные из железа,
по красноватой
земле суетливо
бегали игрушечно маленькие люди, было даже видно, как они суют в огонь тонкие, длинные багры.
Льдисто сверкали большие окна фабричной больницы, школы; маленькие люди челноками сновали
по земле, ткали бесконечную ткань дела, люди ещё меньше
бегали по песку фабричного посёлка.
Пороки ястребов бывают следующие: часто случается, что молодой ястреб охватывается и проносится мимо перепелки или даже садится за ней в траву, а перепелка, особенно легкая,
пробежав немного, быстро поднимается и возьмет большой перед; ястреб же оправившись, если и погонится за ней, то уже не догонит; иногда даже схватит, по-видимому, перепелку на лету и вместе с ней упадет на
землю: охотник подбегает и находит, что ястреб держит в когтях траву или какой-нибудь прутик, а перепелки и след простыл.
Никитин и Манюся молча
бегали по аллеям, смеялись, задавали изредка друг другу отрывистые вопросы, на которые не отвечали, а над садом светил полумесяц, и на
земле из темной травы, слабо освещенной этим полумесяцем, тянулись сонные тюльпаны и ирисы, точно прося, чтобы и с ними объяснились в любви.
Трепет
пробежал по его жилам: пред ним лежала красавица, какая когда-либо бывала на
земле.
Так в ясный летний день
по небу
пробежит лёгкий обрывок облака и скроется, растаяв в лучах солнца… но вот ещё один… ещё… ещё… и хмурая грозовая туча, насупясь и глухо ворча, медленно ползёт над
землёй.
Нет, умирает Иисус. И это может быть? Да, Иисус умирает. Бледные руки неподвижны, но
по лицу,
по груди и ногам
пробегают короткие судороги. И это может быть? Да, умирает. Дыхание реже. Остановилось… Нет, еще вздох, еще на
земле Иисус. И еще? Нет… Нет… Нет… Иисус умер.
Мы оба растерялись от неожиданности. Тем временем рысенок быстро
пробежал по ветке, спрыгнул на
землю и исчез в кустах.
Резко блеснула молния. Как пушечный залп, прокатился гром. Дождь хлынул. Он шуршал
по соломенной крыше, журчащими ручьями
сбегал на
землю. Из черного леса широко потянуло свежею, сырою прохладою.
Когда «райский барин» промотался и
сбежал, его каменное село перешло с аукционного торга к двум владельцам, из которых,
по воле судьбы, один был Александр Шкот — сын того самого Джемса Шкота, который хотел научить пахать
землю хорошими орудиями.
Он говорил развязно и с большим достоинством, но страх не покидал его и маленькой мышкой
бегал по телу, а минутами воздух точно застревал в груди и
земля уходила из-под ног. Хотелось скорее к баррикаде, казалось, что, когда он возьмется за работу, никто уже не посмеет его тронуть. Дорогою — нужно было пройти с четверть версты — он старался быть дальше от Петрова и ближе к молодому, сияющему, и даже вступил с последним в беседу...
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую
землю, и скрылось ядро. Невольный холод
пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно вырвало многих; большая толпа собралась у 2-го батальона.
Ухмыльнулись короли, улыбнулись полковники, осклабились ротные, у солдат — рот до ушей. Пондравилось. Стали войска
по ранжиру гуськом, белые платочки в воздухе взвились. Пошла работа! Тужатся, до
земли задами достигают, иные сапогами в песок врывшись, как клюковка стали… А которые старшие, вдоль каната
бегают, своих приободряют: «Не сдавай, ироды, наяривай! Еще наддай!.. Наддай, родненькие, так вас перетак…»